Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 - Нелли Шульман

– Смотри, видно, как лед ломается… – Саша очнулся от какого-то треска вдалеке:

– Выстрелы… – Джо быстро свернул карту, – давай отгоним машину в рощу. Что-то в лагере Доктора пошло не так… – над холмами заплясали отблески багрового пламени.

Элизабетвилль

Огонь костра отражался в черном лаке лимузина, метался по затемненным стеклам машины. Даллес предполагал, что самопровозглашенный президент непризнанного государства Катанга, господин Чомбе, не покинет машину:

– Он не захочет, чтобы его видели на месте акции… – Даллес упорно избегал других слов, – хотя исчезновение Лумумбы ему только на руку… – разрешение на операцию дали и бельгийское правительство, и президент Эйзенхауэр, и кабинет министров признанного государства Конго, бывшие коллеги Лумумбы:

– Он никому не нужен… – Даллес затянулся трубкой, – никто не рискнет появлением здесь советских войск и коммунистических инструкторов… – проклятых негров, поденщиков, так и не нашли. Даллес решил махнуть на них рукой:

– Даже если они притащились сюда ради спасения Лумумбы, его время прошло. Ему осталось жить каких-то пять минут… – расстрелом командовал офицер, бельгиец, но бойцов набрали из сил обороны Катанги. Лумумбу и двоих его сообщников вышвырнули из грузовиков на сухую траву саванны. Место было глухое, с большой дороги сюда вела разбитая грунтовка:

– С шоссе нас не видно, – Даллес оглянулся, – мы в распадке… – на дне распадка поднималась вверх небольшая рощица. Дым костра уходил к золотому сиянию луны, ярко светили фары грузовиков, трещали дрова в костре.

Лумумба, единственный из троих, еще мог стоять на ногах. Один из его приспешников слепо корчился на земле, хватая изуродованными руками траву:

– Ему выжгли оба глаза, – равнодушно подумал Даллес, – негры справились бы и сами, они безжалостные люди, но порядок есть порядок… – и Бельгия и США потребовали бы закрытого отчета об акции. Негры суетились на тропинке, перетаскивая раненого, подгоняя пинками второго, со сломанной, волочащейся ногой, прикручивая Лумумбу к дереву. Даллес подозвал к себе бельгийского офицера:

– Капитан, – сказал он по-французски, – я вам привез заместителя, старшего лейтенанта де ла Марка. Передайте ему командование акцией… – Даллес не заставил бы парня самого стрелять в Лумумбу:

– Прикажи я ему поднять кольт, он откажется. Он совестливый юноша, верующий католик. Но так ему станет легче, он не сделает ни единого выстрела… – лицо месье барона в свете костра было мертвенно бледным. Он не выпускал кольта. Даллес мягко забрал у него оружие:

– Я говорил, что пистолет вам не понадобится, – ему не нравился блеск в серых глазах юноши, – сейчас месье капитан найдет для вас табельное оружие… – негры с автоматами выстраивались напротив деревьев. Виллем не знал, что ему делать:

– Я не смогу выстрелить в Даллеса или в бельгийца… – в его руке оказался офицерский вальтер, – но я не смогу жить, если я позволю убить безоружных людей без суда и следствия… – капитан приложил руку к пилотке:

– Передаю командование операцией старшему лейтенанту де ла Марку… – от дерева донесся измученный голос:

– Виллем! Виллем… – Лумумба всегда называл их с Маргаритой по имени:

– Я не большой любитель церемоний, – подмигивал он юноше, – надеюсь, месье барон, вы на меня не в обиде… – Виллем заставил себя повернуться к деревьям. Смотря прямо на него, Лумумба попытался пошевелиться в веревках:

– Виллем, я прошу тебя, найди Полину и детей, расскажи им, что я думал о них в мой смертный час, – по избитому лицу катились слезы, – я прощаю тебя, Виллем. Ты хотел, как лучше, но ты должен выполнять приказ… – премьер-министр повысил голос:

– Вас я тоже прощаю. Нельзя уходить из мира со злобой в душе, нельзя устилать свой путь распрями. Жаль, что я не успел сделать всего, что хотел для нашей страны… – Даллес поморщился:

– Начинается пропаганда и агитация. Он отличный оратор, люди его любят. Именно поэтому мы и перевезли его с севера сюда… – в тюремном лагере неподалеку от Леопольдвиля, где до конца года содержали Лумумбу, солдаты стали поговаривать о бунте:

– Он склонил их на свою сторону, – вспомнил Даллес, – пора заканчивать, пока и здешние парни не побросали АК к его ногам, или, хуже того, не повернули оружие против нас. Он и привязанным к дереву, за мгновение до смерти, все равно опасен… – Даллес сжал руку в кулак:

– Старший лейтенант, взводы ждут вашей команды… – Виллем посмотрел на свой вальтер:

– Но я не могу застрелиться прямо здесь, самоубийство страшный грех… – он подумал о покойном отце:

– Папа не ведал, что делает, его обманули, однако он все равно принял обеты. Он не ведал, а я ведаю, мне все понятно…

Сильная, ласковая рука подтолкнула его, повеяло ладаном, уютным ароматом церковного придела, со статуями Елизаветы и Виллема Бельгийских. Юноша прижался головой к надежному плечу в черной рясе. Отец погладил его светлые волосы:

– Я много раз говорил себе, – вздохнул старший Виллем, – что, если бы я мог, я бы сам встал на пути тех артиллерийских снарядов. Но я не мог, а потом было поздно. Мне оставалась только одна стезя, я должен был уйти от мира… – Виллем хлюпнул носом:

– Мне страшно, папа… – отец привлек его к себе:

– Ничего, милый мой. Всем страшно, мне тоже было страшно заходить в грузовик в Аушвице. Но там была твоя мама, мои подопечные малыши, я не мог оставить их в одиночестве. Надо нести свой крест до конца, милый, как Иисус это делал. Видишь, Он сжалился надо мной и твоей мамой, дал нам увидеться напоследок… – он достал потрепанный, но чистый платок:

– Иди сюда, милый мой… – отец вытер его слезы, – надо решиться, дальше становится легче… – Виллем прижался мокрой щекой к его руке:

– Ты меня видел, папа… – лицо отца было неожиданно постаревшим:

– Сейчас он бы был таким, – понял юноша, – он ровесник покойного дяди Мишеля. У нас остались только его довоенные снимки, а у него седина в голове… – отец кивнул:

– В Риме, совсем малышом. Твоя мама привезла тебя в Ватикан, в надежде увидеться со мной. Я струсил, мне страшно было смотреть ей в глаза. Я знал, что не оставлю церковь, даже ради нее, но не понимал, как ей все объяснить. Я ее любил, – отец помолчал, – ее одну, и больше никого. У тебя тоже сердце такое, милый мой. Как нас учит апостол Павел:

– И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь никогда не перестает, она всегда пребудет с тобой… – отец перекрестил его:

– Иди, мой милый, делай, что должно тебе… – Даллес смотрел на прямую спину юноши:

– Вроде он пришел в себя. Надо посидеть с ним, выпить виски. Мы, старики, ко всему привыкли, мы прошли войны, а он еще молод. Но теперь понятно, что он не агент Советов… – неожиданно для командующего расстрелом, барон де ла Марк остановился между взводами и рощицей, где привязали Лумумбу и его сообщников. Фары грузовиков освещали бледное лицо юноши, Даллес забеспокоился:

– Надеюсь, он отойдет, иначе он попадет под автоматные очереди… – он никуда не отошел. В тишине раздался щелчок, разряженный вальтер полетел в сторону. Виллем поднял пустые ладони:

– Взводы, слушай мою команду, – громко сказал он, – вызываю огонь на себя.

Лимузин президента Чомбе исчез в пронизанной звездами темноте. Даллес, единственный, сумевший сохранить хладнокровие, велел развернуть грузовики, поставив машины кругом:

– С большой дороги сюда никто не сунется… – сказал он бельгийскому офицеру, – но осторожность никогда не мешает… – капитан еще дергал губами:

– Прикажете… прикажете, вырыть ров… – Даллес брезгливо пошевелил ногой разнесенную пулями голову ближайшего трупа:

– Не прикажу, – сухо отозвался он, – в грузовиках есть бензин на такой случай… – он взглянул в сторону закрытого форда:

– Бывший старший лейтенант де ла